Они повзрослели на год
Самолёт пронизывал белую толщу облаков, как тонкий клинок — воздушный зефир. Внизу проплывали сияющие вершины каменного хребта, будто скелет самой земли проступал из её плоти. Где-то сверкали серебряные вены живого материка, словно ртутные нити. А за овальным окном воздух густел до состояния сна.
Анфиса сидела у окна. Её взгляд задерживался на каждом оттенке неба: иногда он был карамельно-голубым, где-то вспыхивал золотыми прожилками солнца, порой становился темнее, словно таинство за вуалью. Девушка любовалась переменчивостью.
Афоня сидел рядом, и вместо неба его взгляд упирался в её отражение — в глаза девушки, с которой каждый день знакомство начиналось заново.
Полёт тянулся сквозь десяток часовых поясов, но усталость не имела власти над интересом, с которым Фоня смотрел на отражение Фисы. Это внимание бодрило крепче кофеина — как резкое касание её нежной ладошки по его небритой щеке.
И вдруг отражение в окне, будто почувствовав его взгляд, подмигнуло.
— Я хочу пройтись, — сказала Анфиса и, не утруждаясь церемониями, перелезла через Афоню, ловко сунула ноги в его кроссовки и двинулась вперёд по узкому проходу.
Он провожал её взглядом, но тут блик в окне привлёк его внимание. Улыбка Анфисы осталась в отражении. Сама Анфиса будто тоже. Отражение посмотрело прямо в глаза Афоне, слегка прищурилось и тихо произнесло:
— Приветик.
Афоня пересмотрелся. Настоящая Анфиса шагала по проходу, её фигура не исчезла. Он был спокоен — двери самолёта надёжно закрыты, некуда ей было деваться.
Фоня подсел к окну и услышал, как она повторно поздоровалась. Он молча всматривался в отражение.
— Я Анжела. Здравствуй, — сказала она, натянув улыбку, в которой было что-то слишком уверенное. — И я знаю, что затеяла Анфиса.
Он хотел отмахнуться — мало ли что мерещится на такой высоте, когда пятнадцать часов растягиваются в пятнадцать месяцев, и любая фантазия становится убедительней самой реальности.
«Просто устал», — успокоил он себя. Но взглядом не отпускал отражение, и отражение не отпускало его.
— И что же она затеяла? — спросил он.
— Удивлён тот, кто удивляется последним. Подождём? — ответила Анжела и снова игриво прищурилась.
В этот миг Афоня почувствовал тревогу, но не от её слов, а от того, что самолёт утратил прежнюю плавность, и воздух задрожал, словно натянутая до предела струна. Загорелась красная лампочка «пристегнуть ремни».
Он вскочил, стараясь отыскать Анфису в проходе. Но её нигде не было — ни впереди, ни позади.
— Сэр, вам нужно сесть, — твёрдо сказала стюардесса, положив руку ему на плечо.
Ритм в груди умножился на два, дыхание стало коротким, взгляд — пустым. Он искал её, единственную, которая могла одним своим видом вернуть спокойствие.
— Всё будет хорошо, — тихо и почти ласково произнесла Анжела.
И тут же над головой, из громкоговорителя, раздалось:
— Всё будет хорошо, — прозвучало голосом Анфисы. — Всё будет хорошо, я просто угнала самолёт.
✨
Понравилась идея и с отражением и с концовкой, читается живо. Есть ощущение что истории тесновато в таком размере, и хотелось бы узнать больше о том что там вообще происходит 🤔
Что там вообще происходит:
Афоня и Анфиса приехали в город поздним вечером.
После заселения в небольшой отель с вывеской в форме корабля, они зашагали в сердце города. Пройдя лабиринт узких улочек, друзья вышли на главную улицу с архитектурой, будто со страниц скандинавской сказки. Огни витрин завораживали тёплым янтарным и изумрудным светом, деревянные фасады с резными фронтонами придавали домам аутентичность. И даже фонари, казалось, освещали улицу волшебным северным сиянием.
В животе Афони заурчало.
— Кит заговорил, — проворчал он.
Ресторанчики один за другим встречали их тёмными окнами, двери были закрыты. Людей вокруг не было. Город был пуст. Позднее время.
И вдруг — в конце улицы, среди пустоты — горела неоновая вывеска: OPEN.
Жизни этому месту придавала тихая мексиканская музыка.
Внутри пахло кукурузными лепёшками, острым соусом и кинзой. Бармен приветливо кивнул. Они заказали тако и холодное пиво с дольками лайма. Не заметив, что свою бутылку Афоня уже допил, он принялся за вторую. Анфиса, вглядываясь в зал, искала официанта, чтобы сделать повторный заказ.
И вдруг к ней подошла обезьяна в сомбреро, грациозно протянула бокал Маргариты и, указывая на другого посетителя, произнесла:
— Вон тот монах угощает вас.
До закрытия бара Анфиса успела подружиться ещё с несколькими Маргаритами.
Когда они вышли на улицу, воздух был прохладным, небо — звёздным, а город встретил резким светом прожектора. Беглецом Анфиса себя не чувствовала, поэтому с протянутыми руками, мягкими шагами и лёгким шлейфом алкоголя пошла прямо на свет, пока пальцы не наткнулись на холодный столб — то ли якорь улицы, то ли стрелка на часах в полночь.
Она подошла к столбу и обняла его. Улыбнулась.
Тонкий, гладкий шест в руках, яркий свет в глаза и тихая музыка на фоне напомнили телу забытый язык движений. Руки скользнули по поверхности, плечи откинулись назад и длинные вьющиеся волосы упали водопадом — улица на миг превратилась в зал с диско-шаром, цветными прожекторами и мягкой музыкой.
Но мелодия всё же смолкла — мексиканский мотив из бара растворился, оборвался на полуслове.
Вывеска «OPEN» погасла. И Анфиса, повиснув на столбе, вдруг уловила ясность: ровно в полночь её шест превратился в уличный фонарь.
И вдруг — резкий хлопок, а над головой прозвучало:
— СНЯТО!
А я думал на его панику придет стюардесса и скажет что рядом с ним никого и не было.
Тайлер Дёрден
— Тебе нужен второй пилот, — раздался чей-то голос.
— Хмм, пилоты спят в шкафу, это явно не они, — лениво подумала Анфиса и, вынырнув из глубины панорамного окна, вернула внимание к светящимся приборам панели.
Там, за окном, линии горизонта не существовало: внизу клубились облака, вверху дышала космическая пустота, где звёзды горели ярче, чем с земли.
На фоне звёздного неба мелькнул блик. Анфиса отвела взгляд от панели и увидела: в окне — её отражение, а рядом, в прозрачности стекла, сидела девушка.
— Ну наконец-то ты обратила на меня внимание, — промурлыкало отражение, — я Анжела.
— Смотри, как там красиво, — задумчиво сказала Анфиса, ничуть не удивляясь знакомству. — Второй пилот, говоришь? Ты же училась на пилота?
— Первое правило Пилотного клуба: никому не рассказывать о Пилотном клубе, — серьёзно ответила Анжела.
Анфиса откинулась на спинке кресла, взгляд утонул во мраке неба:
— Я тебе доверяю.
— Красиво… и так свободно, — сказал в отражении голос Анжелы, — лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу.
— Ага, удалив переписку — обретаешь свободу, — хихикнула Фиса.
— Что тебе оставило это знакомство: воспоминания, шрамы?
— Я не хочу умереть без единого шрама, — с ностальгической улыбкой ответила Фиса.
— Пора всё менять, бери штурвал в руки.
Анфиса вытянула руки вперёд, кончики пальцев скользнули по кнопкам на приборной панели. Она ощутила знакомую плотность рычагов тяги, подтянула их к себе — двигатели отозвались ровным гулом. Плавным движением штурвала вправо она задала крылу угол, и самолёт слегка качнулся. Курс изменился.
Анфиса улыбнулась:
— Ты встретила меня в очень странный период моей жизни.
Периферийным зрением Фиса заметила открытую дверцу шкафа — пилота там не было. Сердце замерло.Взгляд резко вернулся к отражению. Она увидела, как пилот прижал Анжелу к себе. Девушка застыла, глаза её изменились, и она лишь успела произнести:
— Слова теряют всякий смысл, когда ствол пистолета у тебя во рту
Сумма страховки утраивается если ты встретил Анжелу в ходе служебной поездки.
Вначале она испугалась. Все страхи сразу же дали о себе знать. Все её мечты, мебель что уже выбрала и каталог Икея с закладкой на пол журнала, на стеклянном кофейном столике дома. Все интерьеры для комнат держали её за прошлое и будто кричали ей «Нет, не надо, иначе ты нас не увидишь больше никогда!». Собрав всю волю и желая хоть что-то сделать по своему, а не так как навязывали ей с детства адекватные, строгие родители. Она собрала всю волю в запястье. Выставила угол и наслаждаясь этим вечным мгновением плавно, миллиметр за миллиметром под стук сердца скользнула спусковой крючок.
Тело сзади беззвучно упало как мешок картошки. С щеки начали стекать струйки испуганной крови. Сильно пахло порохом, а во рту начал появляться металлический привкус. Звука не было, но ушах стоял звон. В памяти заиграла песня, та самая, что слышала раньше… Where is my mind?
Анфиса за окном замолчала, не моргая посмотрела на неё. Довольная улыбнулась, плавно встала во весь рост и начала растворилась в лучах солнца. Солнца которого никогда почти нет, но тут на высоте 35 тысяч футов оно всегда. Напоминает рай… и в этих лучах с улыбкой, растворилась, растаяла, как осенняя листва, исполнив своё предначертание Анфиса.
Анжела, напевая «Your head will collapse if there's nothing in it,And you'll ask yourself...» уверено взялась за крепкий твёрдый штурвал мощного самолета, нетерпеливо ожидая бурной концовки, направила его вниз. Ниже ещё ниже, о да.
В иллюминаторах на мгновение показались знакомые стеклянные фасады небоскребов, где всю жизнь безуспешно пыталась устроиться работать Анджела. Но тут вспомнила, что что-то забыла сделать утром. Она опять забыла сегодня перевернуть утром календарь. Лист 11ого сентября.
Мне нравится легкое безумие твоего мира. Завтра скину тебе фотку Альфреда))))
Зачем ждать завтра?
Разве это название именно пасты? Мне казалось это название соуса.
Паста и соус это как инь и янь, как подушка и голова, Анфиса и маргарита, пляж и собака...
Они созданы друг для друга.
Просто помимо этого есть и картошка Альфредо и пицца Альфредо, когда дело касается еды — понимаешь тут нет места шуткам, тут все серьезно.
Никаких шуточек. Все очень серьезно 🤌
Альфредо сегодня с фетучини зависает.
Афоня возвращался домой через густой городской шум и гипнотические мерцания светофоров. Запахи, ещё утром разные и узнаваемые, к вечеру смешались в один — то ли выпечка, то ли кофе, то ли космическая пыль. Улица дышала тяжёлым воздухом.
Он шёл медленно, растягивая шаги, будто совсем никуда не спешил. Дом не ждал его. Вечер не имел планов. Анфиса не отвечала на сообщения.
Остановившись на перекрёстке, Афоня почувствовал, как его взгляд невольно задержали освещённые окна пиццерии. Аромат доносился сквозь стекло.
Он взял на вынос — коробка приятно тёплая, пахло сыром, курицей, шпинатом и едва уловимой горчинкой чеснока. Уже на выходе, в отражении стекла, сквозь свет неона и блики фар, Афоня увидел знакомый силуэт. Это был Альфред. Он улыбнулся в ответ.
— Пошли, — сказал Афоня, — у меня есть отличный ужин. Составишь компанию?
Альфреда уговаривать не нужно было: он любил приятельские вечера, хоть и не был разговорчив.
— Знаешь, Альфред, — продолжил Фоня, — пока у нас есть дружеская симпатия и общее дело, пусть даже такое простое, как разделить пиццу, мы друзья. Но что-то мне подсказывает, что для тебя дружба — это не «сила совместного действия», а скорее — «сила присутствия».
Альфред задумался — о чём-то своём.
С каждым шагом улица темнела, и пространство вокруг становилось всё шире.Они сели прямо на землю — мягкую и прохладную. Мир вокруг замолчал, осталась только свежесть воздуха и гирлянда огоньков уличных фонарей.
Пицца исчезала кусок за куском.
Альфред был хорошим другом, хоть и не разговорчивым. Афоня привык к этому: все их вечера были похожи на монолог, в котором всегда присутствовал внимательный слушатель.
Внезапно глаза Альфреда загорелись счастьем, и он, видимо, хотел что-то сказать, но вместо слов резко вскочил и босиком побежал по влажному песку.
Растворился во тьме.
Вернувшись к Афоне — радостным, запыхавшимся, мокрым от солёной воды и весь в песке — он, не говоря ни слова, облизнул Фоне нос.
По-дружески. In a good way.
и запрыгнул на ручки))
В очередной понедельник Анфиса проснулась не от звука, не от света — от касания, едва ощутимого, непонятного. Шёлковая лента, возникшая между сном и удачей проснуться — будто кто-то провёл ею по запястью, не желая будить, но оставляя след.
Приоткрыв глаз, она проследила за алой лентой: взгляд упёрся в бант — на красной бархатной коробочке.
«Но сегодня не день подарков», — подумала она и поспешила встать с кровати. Понедельник закончился как обычно.
Вторник был тем же днём, только в другой одежде. Среда — повторением первых двух, с теми же словами, но другими интонациями.
А потом наступил вечер четверга. Уютная кровать. Ночь — союзник сна — уже почти уговорила её сдаться. И именно тогда в этот покой снова вмешалась красная коробочка. Непонятная. Неоткрытая.
Она взяла её в руку. Тяжесть показалась несоразмерной — будто внутри хранился набор строительных инструментов. Долго рассматривая, она всё-таки смогла её открыть. Всё. Теперь можно спать.
А утром, как всегда, ничего не случилось. Кроме лёгкого чувства — весомого, как набор строительных инструментов.
Рейс 3369
Понедельник. В супермаркете стоял привычный гул социума: овощи беседовали, шурша в пакетах, люди сталкивались тележками, мысли растворялись в однообразии слов.
Афоня стоял у полки с авокадо и внимательно рассматривал плоды, похожие на драконьи яйца.
— Бери те, что вытянутые. В округлых большая косточка, — сказала Фиса, не отвлекаясь от выбора батата.
Мимо проехал мужчина с тележкой, раздвигая локтями людей, рядом плакал чужой ребёнок, где-то спорили чайки, касса пиликала, женщина по громкой связи звала менеджера.
Шум обволакивал их, но они как будто слышали только друг друга: Фоня и Фиса обсуждали планы на вечер.
В его голосе чувствовалась усталость:
— Тебе не кажется, что мы застряли в овощном отделе? — сказал он.
— Ага. Надо ещё ведёрко мороженого к фильму взять, — ответила она. — И сам фильм выбрать.
Фоня не ответил, но решение уже витало в воздухе. Он направился в отдел мороженого.
Открыв дверцу холодильника, наружу вырвался ледяной поток: он пронзил грудную клетку, обжигая лёгкие — напоминание о высоте, где дыхание редеет, а мысли кристаллизуются навсегда. Мгновение — и Афоня ощутил себя в зоне смерти.
— Может, есть что-то новенькое? — заглянула в холодильник Анфиса. — «Эверест» с лимонным джемом и миндальной стружкой.
— Э в е р е с т, — повторил Афоня, пробуя слово на вкус. — Звучит как то, чего мы ещё не пробовали. Хочешь?
— Подняться на Эверест? — переспросила Анфиса, и её глаза блеснули вызовом. — Это тебе не за мороженым сходить в магазин.
— Месяца на два прогулка в изоляции, — уточнил он, — рисуя на стекле смайлик, будто ставя печать под внегласным договором.
Мир вокруг не успел подстроиться под это решение. Кассир продолжала бить чеки, люди болтали у кассы, где-то упала сосулька — возможно, единственная, кто понял масштаб происходящего. Но между ними уже промелькнул азарт — тихий звон в ушах, будто горный воздух опустился прямо в супермаркет.
Уже вечером у них была посадка на самолёт.
Они летели ночным рейсом.
За иллюминатором плыли крошечные огни городов, рассыпанные по бархату земли, а выше- ни единой звезды, только глубокая, бездонная чернота. Афоня прильнул к стеклу, пытаясь разглядеть в этой тьме очертания грядущих гор. Но видел лишь свое отражение- усталое, немного отчужденное. Фиса спала, положив голову ему на плечо. Её дыхание было ровным и теплым. В кармане кресла лежала зачитанная брошюра «Эверест: невозможно- это не навсегда», купленная в аэропорту вместе с бутылкой воды и солеными крендельками. Он достал её и снова перечитал первые строки: «Зона смерти. Высота выше 8000 метров. Организм умирает, мысли замедляются, риск необратимых изменений в мозге возрастает с каждой минутой".
Он посмотрел на спящую Фису. Её лицо в полусвете салона казалось детским и беззащитным. Что они искали там, наверху, в этом ледяном аду? Бегство от овощного отдела супермаркета? Или проверку на прочность того тихого, почти невесомого мира, что они выстроили между собой?
Самолет мягко покачивало, и вдруг Афоня поймал это ощущение — тот самый «тихий звон в ушах». Только сейчас он был громче, настойчивее, рождаясь не от ледяного потока из холодильника, а от гула турбин, вгрызающихся в ночь. Это был звон высоты, ещё не настоящей, только предчувствуемой. Звон пустоты, в которую они добровольно бросали вызов. Он осторожно взял Фисин палец, на котором был шершавый след от приклеенного пластыря- она порезалась, открывая упаковку батата. Крошечная ранка из их прежней, плоской жизни. Где-то там, на высоте, куда они летели, даже такая маленькая царапина могла стать роковой. Тело отказывается заживлять раны, все ресурсы уходят только на то, чтобы дышать, делать следующий шаг.
Фиса что-то прошептала во сне и крепче прижалась к нему.
Афоня закрыл глаза.Теперь он видел не свое отражение в стекле, а их двоих- маленьких, хрупких, поднимающихся по гребню, где с одной стороны- белое безмолвие снегов, с другой- синяя, до головокружения, пропасть. И между ними та самая тонкая, звенящая нить, связывающая их вдвоем. Та самая, что родилась у полки с авокадо в дальнем отделе библиотеки.
Самолет вошел в зону турбулентности, и его встряхнуло. Фиса проснулась.
— Мы уже прилетели? -спросила она, голос хриплый от сна.
— Нет,- ответил Афоня, глядя в ее затуманенные сном глаза.- Мы только взлетели.
И в его словах был не страх, а странное, леденящее спокойствие альпиниста, который уже сделал первый шаг из базового лагеря и отрезал себе путь к отступлению. Впереди был только Эверест. Не мороженое, не фильм, не ведёрко на вечер. А гора. И этот гул в ушах был уже не предчувствием, а самой настоящей высотой, звавшей их по имени. «Рейс 3369». Прямой рейс к подножию мечты.