Каждое утро Марк подходил к окну и проверял границу. Тонкая серая линия, нарисованная на асфальте, отделяла его дом от остального мира. За ней люди ходили быстро, с опущенными головами, их рты были плотно сжаты. Здесь, внутри Периметра, говорили шёпотом.
Общество «Гармония» не любило вопросов. Вопросы создавали неровности, а неровности – тени. В «Гармонии» тени были запрещены. Солнце, искусственное и равномерно- яркое, висело в геометрическом центре купола, не оставляя сомнительных полутонов.
Марк был архивариусом. Его мир состоял из аккуратных стеллажей с протоколами одобренных диалогов, чертежами одинаковых кварталов, сборниками разрешённых метафор. Его работа заключалась в том, чтобы стереть помарки. Случайное слово «почему» в отчёте о урожае. Стишок ребёнка о «жёлтом солнце», когда оно было предписано «золотым». Он аккуратно зачёркивал их чёрной тушью, а на полях выводил утверждённую норму. Это называлось «созидательное исправление».
Он почти не помнил, как выглядело настоящее небо. Почти.
Пока однажды в папке с метеорологическими сводками он не нашёл листок. Не пронумерованный, не с печатью. На нём было лишь одно предложение, выведенное неровным, словно дрожащим почерком: «Птица помнит о полёте, даже сидя в идеальной клетке».
Это была не метафора из одобренного списка. Это была диверсия. Мыслепреступление. По правилам, он должен был немедленно сжечь листок в терминаторе отходов и сообщить в Комитет Безопасности Сознания.
Марк замер. Чёрная тушь в его руке дрогнула. Фраза кружилась в голове, цепляясь за что- то глубокое и забытое: ощущение ветра на лице, крик чайки, отражение облаков в луже – образы, которые не имели классификации и потому считались несуществующими.
Вместо того чтобы уничтожить листок, он положил его между страницами самого скучного тома – «Динамика роста корнеплодов в условиях купола, том VII». С этого момента всё изменилось. Серые стены будто отодвинулись на полшага. Он начал замечать едва уловимые сигналы: библиотекарь Тая, ставя книгу на полку, чуть дольше обычного задерживала взгляд на его столе. Старый уборщик Ефим вёл шваброй не просто так, а выводил на мокром полу причудливые, мгновенно исчезающие узоры.
Он стал искать. Не целенаправленно – это было бы самоубийством, а краем сознания. Нашёл крошечную, выцветшую каракулю на обороте схемы вентиляции: «ищи, где шепчут трубы». Нашёл в старом учебнике по биологии странную фразу, вписанную между строк: «корни ищут трещины».
Трещину он нашёл через месяц. В заброшенном секторе водонапорных систем, где гудел ветер в шахтах, одна из «шепчущих труб» издавала не ритмичный гул, а переливчатый, почти мелодичный свист. Подойдя ближе, он увидел, что защитная решётка отогнута. За ней зияла темнота и тянуло сырым, земляным воздухом – запахом, которого не было под куполом.
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из утверждённого физиологией ритма. Он оглянулся. Камер наблюдения здесь не было – сектор считался нестабильным и закрытым. И тогда он услышал за спиной лёгкий шорох. Оборачиваться было нельзя. Он знал это по всем протоколам. Но он обернулся. Напротив него стояла Тая, библиотекарь. В её руках был не планшет, а смятый бумажный пакет. Её глаза, всегда опущенные к полу, сейчас смотрели прямо на него. В них не было страха. Была проверка.
Они молча смотрели друг на друга целую вечность, измеряемую ударами сердца. Потом Тая едва заметно кивнула в сторону тёмного люка. И прошептала одно-единственное слово, не из каких-либо списков:
«Лети».
Марк сделал шаг назад. К идеальному порядку архива. К безопасной тишине. К серой линии за окном, которую он никогда не переступал. А потом сделал шаг вперёд. К тёмному отверстию, откуда пахло свободой и неизвестностью. Он не был больше архивариусом, стирающим помарки. Он стал помаркой. Живой, дерзкой, неправильной.
И это было единственно правильным решением в его жизни. Он исчез в тени трубы, которую не предусмотрели проектировщики «Гармонии». Общество, устранившее все трещины, не учло одно: сам человек и есть трещина в любой, самой совершенной системе. Птица помнила.
Да, так бывает, что люди просто хотят лёгких «деняк», и на самом деле помощь им не нужна.
Но бывает и так, что людям помощь нужна, но они боятся, что такой вот человек, который предлагает им куда-то пройтись или скинуть свои личные данные, обманет их и навредит, иными словами, сделает что-то очень нехорошее. Откуда им знать, что вам можно доверять?
А ещё бывает, что уличные попрошайки «работают» на дядю, который их обманул и запугал, и они ему теперь должны что-то вернуть или возместить такой вот работой попрошайкой.
Вот это я понимаю манифест про черствость современного общества))) Вообще к моралистам и спасителям себя не причисляю, но когда-то частенько подкидывал деньгу всякому «люду в нужде» наслаждаясь тем какой же я охуенно добрый и делаю светлые дела, помогая обездоленным монеткой на еду и проезд до дома. Пока один отрицательно хороший человек не научил меня правилу, что если тебя прямо ломает как хочется кому-то помочь, то не пожалей 30 минут своего времени, предложи сходить с ним и лично купить то, что ему нужно (билетик на метро, хавку в закусочной и тп). И вот после того, как я начал этому правилу следовать, люди чет стали поголовно отказываться от моей помощи, за редким исключением, может это вызвано моей мрачной аурой и подпорченной кармой, а может просто ебалом не вышел, что выдержать мое длительное присутствие смоги не только лишь все, но чет кажется дело в другом)))
В сети люди думаю тоже редко соглашаются оставить свой номер телефона и личный адрес, а лучше сразу данные от акка деливери клаб, чтобы им незнакомцы смогли доставку еды оформить (´◡`) чаще такие просто настойчиво «просят» скинуть лаве на карту)
А если доебываться, то я еще понимаю, когда помощи просят попрошайки на улице, у которых даже кнопочного телефона и айдишек нет, а иногда и ручек-ножек, тут еще более-менее понятно. Когда семейка выпрашивает у люда на мегадорогущие операции микрочеликам, вообще вопросов нет. Но когда чел имея инет, какое-то оборудование (которое тоже денег стоит), свободное время и навыки чтобы писать более-менее осмысленные тексты в сети, начинает попрошайничать на еду ᓚᘏᗢ, то тут моя логика со словами «я так не могу, это пиздец какой-то» ломается)))
Ну я тоже об этом думал, что человека человеком как раз эти недостатки делают. Красота в глазах смотрящего так то, ну и за уродством скрывается нечто красивое и прекрасное, только обычно это не успевают рассмотреть
С другой стороны, я вот о чём подумал. Если мы станем все прямо такими совершенными, то не станем ли напоминать биороботов? Может быть красота человека как раз-таки в его несовершенстве?)
«Не лезть в чужой монастырь со своим уставом» или же все-таки привносить некие ценности, принятые в цивилизованных странах?
Когда как. Если речь про откровенное насилие, то может лучше и вмешаться. Хуже бы только не сделать)
Эта хуйня ещё и привыкание вызывает, я когда закончивать потуги с покраской сворачивать собирался, то такой ну посидим ещё
Я изрядно голову поломал над этими двумя задачками. :)
Реанимируешь? :)
Смотрел в своих коммах, кто мне где наминусовал, и нашёл этот пост, и в нём две незавершённые игры. Оживёт ли он?
Чет я смотрю, вам всё покоя не даёт моё присутствие. Вам, может, помощь какая нужна?
Спасибо за очередную дозу научной фантастики. Снова увидел отсылку к «Эквилибриум», а также к фильму «Остров» со Скарлетт Йоханссон в главной роли.
Это вас в МГУ научили или жизненный опыт наблюдений?
Каждое утро Марк подходил к окну и проверял границу. Тонкая серая линия, нарисованная на асфальте, отделяла его дом от остального мира. За ней люди ходили быстро, с опущенными головами, их рты были плотно сжаты. Здесь, внутри Периметра, говорили шёпотом.
Общество «Гармония» не любило вопросов. Вопросы создавали неровности, а неровности – тени. В «Гармонии» тени были запрещены. Солнце, искусственное и равномерно- яркое, висело в геометрическом центре купола, не оставляя сомнительных полутонов.
Марк был архивариусом. Его мир состоял из аккуратных стеллажей с протоколами одобренных диалогов, чертежами одинаковых кварталов, сборниками разрешённых метафор. Его работа заключалась в том, чтобы стереть помарки. Случайное слово «почему» в отчёте о урожае. Стишок ребёнка о «жёлтом солнце», когда оно было предписано «золотым». Он аккуратно зачёркивал их чёрной тушью, а на полях выводил утверждённую норму. Это называлось «созидательное исправление».
Он почти не помнил, как выглядело настоящее небо. Почти.
Пока однажды в папке с метеорологическими сводками он не нашёл листок. Не пронумерованный, не с печатью. На нём было лишь одно предложение, выведенное неровным, словно дрожащим почерком: «Птица помнит о полёте, даже сидя в идеальной клетке».
Это была не метафора из одобренного списка. Это была диверсия. Мыслепреступление. По правилам, он должен был немедленно сжечь листок в терминаторе отходов и сообщить в Комитет Безопасности Сознания.
Марк замер. Чёрная тушь в его руке дрогнула. Фраза кружилась в голове, цепляясь за что- то глубокое и забытое: ощущение ветра на лице, крик чайки, отражение облаков в луже – образы, которые не имели классификации и потому считались несуществующими.
Вместо того чтобы уничтожить листок, он положил его между страницами самого скучного тома – «Динамика роста корнеплодов в условиях купола, том VII». С этого момента всё изменилось. Серые стены будто отодвинулись на полшага. Он начал замечать едва уловимые сигналы: библиотекарь Тая, ставя книгу на полку, чуть дольше обычного задерживала взгляд на его столе. Старый уборщик Ефим вёл шваброй не просто так, а выводил на мокром полу причудливые, мгновенно исчезающие узоры.
Он стал искать. Не целенаправленно – это было бы самоубийством, а краем сознания. Нашёл крошечную, выцветшую каракулю на обороте схемы вентиляции: «ищи, где шепчут трубы». Нашёл в старом учебнике по биологии странную фразу, вписанную между строк: «корни ищут трещины».
Трещину он нашёл через месяц. В заброшенном секторе водонапорных систем, где гудел ветер в шахтах, одна из «шепчущих труб» издавала не ритмичный гул, а переливчатый, почти мелодичный свист. Подойдя ближе, он увидел, что защитная решётка отогнута. За ней зияла темнота и тянуло сырым, земляным воздухом – запахом, которого не было под куполом.
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из утверждённого физиологией ритма. Он оглянулся. Камер наблюдения здесь не было – сектор считался нестабильным и закрытым. И тогда он услышал за спиной лёгкий шорох. Оборачиваться было нельзя. Он знал это по всем протоколам. Но он обернулся. Напротив него стояла Тая, библиотекарь. В её руках был не планшет, а смятый бумажный пакет. Её глаза, всегда опущенные к полу, сейчас смотрели прямо на него. В них не было страха. Была проверка.
Они молча смотрели друг на друга целую вечность, измеряемую ударами сердца. Потом Тая едва заметно кивнула в сторону тёмного люка. И прошептала одно-единственное слово, не из каких-либо списков:
«Лети».
Марк сделал шаг назад. К идеальному порядку архива. К безопасной тишине. К серой линии за окном, которую он никогда не переступал. А потом сделал шаг вперёд. К тёмному отверстию, откуда пахло свободой и неизвестностью. Он не был больше архивариусом, стирающим помарки. Он стал помаркой. Живой, дерзкой, неправильной.
И это было единственно правильным решением в его жизни. Он исчез в тени трубы, которую не предусмотрели проектировщики «Гармонии». Общество, устранившее все трещины, не учло одно: сам человек и есть трещина в любой, самой совершенной системе. Птица помнила.
Да, так бывает, что люди просто хотят лёгких «деняк», и на самом деле помощь им не нужна.
Но бывает и так, что людям помощь нужна, но они боятся, что такой вот человек, который предлагает им куда-то пройтись или скинуть свои личные данные, обманет их и навредит, иными словами, сделает что-то очень нехорошее. Откуда им знать, что вам можно доверять?
А ещё бывает, что уличные попрошайки «работают» на дядю, который их обманул и запугал, и они ему теперь должны что-то вернуть или возместить такой вот работой попрошайкой.
Вот это я понимаю манифест про черствость современного общества))) Вообще к моралистам и спасителям себя не причисляю, но когда-то частенько подкидывал деньгу всякому «люду в нужде» наслаждаясь тем какой же я охуенно добрый и делаю светлые дела, помогая обездоленным монеткой на еду и проезд до дома. Пока один отрицательно хороший человек не научил меня правилу, что если тебя прямо ломает как хочется кому-то помочь, то не пожалей 30 минут своего времени, предложи сходить с ним и лично купить то, что ему нужно (билетик на метро, хавку в закусочной и тп). И вот после того, как я начал этому правилу следовать, люди чет стали поголовно отказываться от моей помощи, за редким исключением, может это вызвано моей мрачной аурой и подпорченной кармой, а может просто ебалом не вышел, что выдержать мое длительное присутствие смоги не только лишь все, но чет кажется дело в другом)))
В сети люди думаю тоже редко соглашаются оставить свой номер телефона и личный адрес, а лучше сразу данные от акка деливери клаб, чтобы им незнакомцы смогли доставку еды оформить (´◡`) чаще такие просто настойчиво «просят» скинуть лаве на карту)
А если доебываться, то я еще понимаю, когда помощи просят попрошайки на улице, у которых даже кнопочного телефона и айдишек нет, а иногда и ручек-ножек, тут еще более-менее понятно. Когда семейка выпрашивает у люда на мегадорогущие операции микрочеликам, вообще вопросов нет. Но когда чел имея инет, какое-то оборудование (которое тоже денег стоит), свободное время и навыки чтобы писать более-менее осмысленные тексты в сети, начинает попрошайничать на еду ᓚᘏᗢ, то тут моя логика со словами «я так не могу, это пиздец какой-то» ломается)))
Кстати о жопах
Сёмина жизнь была похожа на зебру — сначала черная полоса, потом полная жопа, потом — удар копытом.
Сдохни или умри, я не знаю почему я об этом подумал)
Ну я тоже об этом думал, что человека человеком как раз эти недостатки делают. Красота в глазах смотрящего так то, ну и за уродством скрывается нечто красивое и прекрасное, только обычно это не успевают рассмотреть
С другой стороны, я вот о чём подумал. Если мы станем все прямо такими совершенными, то не станем ли напоминать биороботов? Может быть красота человека как раз-таки в его несовершенстве?)