Лавка не стояла – она вросла в переулок, как гнилой зуб в челюсть. Воздух здесь не застаивался – он выдыхался, становясь густым, как сироп из разложившейся плоти. Запах: железо, прогорклое дерево, и под ними – стойкая, сладковатая нота гниющего перламутра и высохшего человеческого пота. Тишина была не отсутствием звука, а его удушьем. Звуки города умирали на пороге, задавленные тяжестью этого места.
За прилавком не сидел человек. Лежала, сросшаяся с тёмным деревом, форма – сгусток теней и высохших сухожилий. Это был Агафон. Его руки, похожие на бледных, жилистых паразитов, впившихся в столешницу, не шевелились. Он не смотрел на вошедшую – он позволял лавке впитывать её присутствие, медленно, как промокашка впитывает яд. Женщина была тенью, выстиранной до дыр. В ее глазах – не усталость, а выжженная пустота. Без слов, движением отточенным отчаянием, она извлекла из сумки нож. Перламутр рукояти был мутным, как глаз мертвой рыбы. Она положила его на дерево. Звук был не звонкий, а костяной – щелчок смыкающихся челюстей.
«Больше года он лежал во плоти, – голос у нее был плоским, как лезвие. – В ящике. Каждый день тяжелел. Сегодня он потянул ко дну, как якорь из окровавленного мяса. Заберите. Или я вонжу его себе в горло, чтобы стало легче».
Агафон пошевелился. Скрип его суставов прозвучал как хруст ломаемых пальцев. Его рука, холодная и сухая, как щупальце, накрыла клинок. Палец с ногтем, похожим на старую жёлтую кость, провел по лезвию. И сталь застонала.
Не метафорически. Она выдохнула сдавленный, мокрый стон, полный паники и боли. Из металла выступила роса – не влага, а что-то маслянисто-красное, пахнущее медью, адреналином и дорогим, бессильным одеколоном. Воздух затрепетал от этого запаха.
Агафон втянул его, раздув ноздри-щели. В его глазах, глубоких и пустых, как шахтные стволы, на миг вспыхнул отблеск – не света, а той самой, последней, животной вспышки ужаса, навеки вбитой в сталь.
«Концентрировано,– прошипел он, и его голос был похож на шелест хитиновых крыльев в темноте. – Весь ужас. Вся агония. Всё это время твоего бегства. За это… могу дать тебе перерыв. Года на три. Тяжесть уйдет из руки. Тень с пола – из глаз. Но срок – не милость. Это отсрочка. Потом она начнет звать. Не нож. То, что в нем. И ты поползёшь назад. Или оно придёт за тобой само».
Женщина кивнула. Ей было все равно. Она жаждала не покоя – лишь паузы в нескончаемом крике внутри. Агафон обернулся. В стене за ним зияли не ячейки – раны, сотни глубоких, черных отверстий, из которых сочился не жар, а леденящий холод пепла. Он откинул створку одного – внутрь затягивало, как в воронку. Бросил нож внутрь. Не было вспышки. Был лишь тихий, влажный хлюпящий звук, будто что-то жирное и большое проглотило добычу. И оттуда на миг донесся приглушенный, яростный визг.
Створка захлопнулась с костяным щелчком.
Он протянул женщине предмет. Похожий на обкатанный лед, но теплый, пульсирующий тусклым, чужим ритмом – осколок.
«В карман.Пока бьётся – тебя не трогают. Когда остынет – они придут».
Она схватила осколок, ощутив под пальцами его мертвенный, чужой пульс, и вышла. Её походка не стала легче – она стала резче, истеричнее, как у зверя, сорвавшегося с капкана ценой отгрызенной лапы.
А Агафон снова влился в темноту за прилавком. Стена-рана позади него дышала. В глубине черных отверстий не тлело – гнило. Гнили письма, разъедаемые солью слёз. Разлагались игрушки, источающие смрад детской покинутости. Проклятия на фотографиях шевелились, как личинки. Он собирал не вещи. Он был хищником, пожирающим отбросы человеческих душ – их стыд, их вину, их самую горькую правду. Они приносили ему свою отраву, чтобы облегчиться, стать пустыми механизмами, готовыми снова наполниться страданием, которое рано или поздно принесут ему. Это был не обмен. Это была пищевая цепь.
И он знал. Они все вернутся. Или их вернут – их же собственные, усугубленные воспоминания, выросшие в чудовищ в его коллекции. Голод по забвению – единственный голод, который, утоляясь, лишь растет. А он, Антикварщик Душ, всегда будет здесь. В лавке-гробнице, в желудке мира. Ждать. Когда принесут следующую порцию боли для его вечной, ненасытной трапезы.
Тут вон уже проституточные объявления публикуются, и, похоже, даже никого не смущает, что это висит на стартовой странице. Так что тоже можете смело проверять границы дозволенного. Не попробуешь — не узнаешь.
«Всегда есть и будут антиподы, День и Ночь, белое и чёрное, Свет и Тьма, добро и зло… Тепло и холод, Жизнь и смерть, Мир и война...»
Всегда есть выбор, о чём написать. Что воспевать в своем творчестве…Выбор формируется от того, что человеку ближе, к чему тянет и что внутри него. Я не против, что девушку интересуют Демоны. Мало ли какие трудности может переживать это милое создание. Просто написал своё впечатление XD
Буду очень рада!🤗
Лавка не стояла – она вросла в переулок, как гнилой зуб в челюсть. Воздух здесь не застаивался – он выдыхался, становясь густым, как сироп из разложившейся плоти. Запах: железо, прогорклое дерево, и под ними – стойкая, сладковатая нота гниющего перламутра и высохшего человеческого пота. Тишина была не отсутствием звука, а его удушьем. Звуки города умирали на пороге, задавленные тяжестью этого места.
За прилавком не сидел человек. Лежала, сросшаяся с тёмным деревом, форма – сгусток теней и высохших сухожилий. Это был Агафон. Его руки, похожие на бледных, жилистых паразитов, впившихся в столешницу, не шевелились. Он не смотрел на вошедшую – он позволял лавке впитывать её присутствие, медленно, как промокашка впитывает яд. Женщина была тенью, выстиранной до дыр. В ее глазах – не усталость, а выжженная пустота. Без слов, движением отточенным отчаянием, она извлекла из сумки нож. Перламутр рукояти был мутным, как глаз мертвой рыбы. Она положила его на дерево. Звук был не звонкий, а костяной – щелчок смыкающихся челюстей.
«Больше года он лежал во плоти, – голос у нее был плоским, как лезвие. – В ящике. Каждый день тяжелел. Сегодня он потянул ко дну, как якорь из окровавленного мяса. Заберите. Или я вонжу его себе в горло, чтобы стало легче».
Агафон пошевелился. Скрип его суставов прозвучал как хруст ломаемых пальцев. Его рука, холодная и сухая, как щупальце, накрыла клинок. Палец с ногтем, похожим на старую жёлтую кость, провел по лезвию. И сталь застонала.
Не метафорически. Она выдохнула сдавленный, мокрый стон, полный паники и боли. Из металла выступила роса – не влага, а что-то маслянисто-красное, пахнущее медью, адреналином и дорогим, бессильным одеколоном. Воздух затрепетал от этого запаха.
Агафон втянул его, раздув ноздри-щели. В его глазах, глубоких и пустых, как шахтные стволы, на миг вспыхнул отблеск – не света, а той самой, последней, животной вспышки ужаса, навеки вбитой в сталь.
«Концентрировано,– прошипел он, и его голос был похож на шелест хитиновых крыльев в темноте. – Весь ужас. Вся агония. Всё это время твоего бегства. За это… могу дать тебе перерыв. Года на три. Тяжесть уйдет из руки. Тень с пола – из глаз. Но срок – не милость. Это отсрочка. Потом она начнет звать. Не нож. То, что в нем. И ты поползёшь назад. Или оно придёт за тобой само».
Женщина кивнула. Ей было все равно. Она жаждала не покоя – лишь паузы в нескончаемом крике внутри. Агафон обернулся. В стене за ним зияли не ячейки – раны, сотни глубоких, черных отверстий, из которых сочился не жар, а леденящий холод пепла. Он откинул створку одного – внутрь затягивало, как в воронку. Бросил нож внутрь. Не было вспышки. Был лишь тихий, влажный хлюпящий звук, будто что-то жирное и большое проглотило добычу. И оттуда на миг донесся приглушенный, яростный визг.
Створка захлопнулась с костяным щелчком.
Он протянул женщине предмет. Похожий на обкатанный лед, но теплый, пульсирующий тусклым, чужим ритмом – осколок.
«В карман.Пока бьётся – тебя не трогают. Когда остынет – они придут».
Она схватила осколок, ощутив под пальцами его мертвенный, чужой пульс, и вышла. Её походка не стала легче – она стала резче, истеричнее, как у зверя, сорвавшегося с капкана ценой отгрызенной лапы.
А Агафон снова влился в темноту за прилавком. Стена-рана позади него дышала. В глубине черных отверстий не тлело – гнило. Гнили письма, разъедаемые солью слёз. Разлагались игрушки, источающие смрад детской покинутости. Проклятия на фотографиях шевелились, как личинки. Он собирал не вещи. Он был хищником, пожирающим отбросы человеческих душ – их стыд, их вину, их самую горькую правду. Они приносили ему свою отраву, чтобы облегчиться, стать пустыми механизмами, готовыми снова наполниться страданием, которое рано или поздно принесут ему. Это был не обмен. Это была пищевая цепь.
И он знал. Они все вернутся. Или их вернут – их же собственные, усугубленные воспоминания, выросшие в чудовищ в его коллекции. Голод по забвению – единственный голод, который, утоляясь, лишь растет. А он, Антикварщик Душ, всегда будет здесь. В лавке-гробнице, в желудке мира. Ждать. Когда принесут следующую порцию боли для его вечной, ненасытной трапезы.
Ведьмочка, очень классно! Если получится повторить что-то из рецептов, то обязательно поделюсь результатом)
Ну есть же очень красивый жанр легких эротических рассказов, на грани, так сказать. Но хотелось бы всё же знать правила)
Тут вон уже проституточные объявления публикуются, и, похоже, даже никого не смущает, что это висит на стартовой странице. Так что тоже можете смело проверять границы дозволенного. Не попробуешь — не узнаешь.
«Всегда есть и будут антиподы, День и Ночь, белое и чёрное, Свет и Тьма, добро и зло… Тепло и холод, Жизнь и смерть, Мир и война...»
Всегда есть выбор, о чём написать. Что воспевать в своем творчестве…Выбор формируется от того, что человеку ближе, к чему тянет и что внутри него.
Я не против, что девушку интересуют Демоны. Мало ли какие трудности может переживать это милое создание.
Просто написал своё впечатление XD
Интересно, а можно в чате публиковать эротические рассказы в какой-нибудь рубрике для ценителей? Как думаете?)
А мне очень нравится твой ход мыслей молодой человек
Суку бы, можно и без Вампиризма и без Дьявольщины !
Одиночество пугает и берет меня в плен,
Я слышу тихий скрежет кровеносных систем.
Сердце бьет по голове, огромным молотом боли
И разъедает глаза от выступающей соли.
Я считаю секунды, я считаю часы,
Я жду того, кто должен принести тишины.
И он приходит с пакетом в котором прячется зима,
Вода, ложка, вата и тишина.
На мой взгляд, получилось очень даже неплохо!
П.С. Это не вампир, это суккуб)
Мне очень нравятся два крайних комментария, вернее (нравятся) не-то Слово, они мне по Сердцу, я с ними абсолютно Солидарен.
Даже, думал о том, что это с точки зрения Психологии, тяга к чертовщине… или почему, зачем? Люди становятся, заигрывают с дьявольщиной....
Но, похоже что это бессмысленные, Риторические вопросы....
Всегда есть и будут антиподы, День и Ночь, белое и чёрное, Свет и Тьма, добро и зло… Тепло и холод, Жизнь и смерть, Мир и война...
И таких примеров, можно приводить бесконечно… Бог и Дьявол, Христос и Антихрест...
Как и последователи одного и другова.
У каждого человека, есть Своя голова на плечах, и право на собственный Выбор!
Может быть главный выбор.
Я Мию не знаю, но она похоже на человека, который в курсе всех событий и мыслей других людей :))) особенно тех, кто покидает сайт.
Мия, милая девушка, не обижайтесь.
Вот сразу видно человека шарящего)
Уважаю девушек, которые любят готовить ;)
С ними всегда есть о чём перекусить XD
Кажется, это был не намек, а прямое руководство к действию. Упускаешь момент!))
Так все красиво начиналось, а закончилось вампирами(
Вы кого-то стесняетесь?)
Прямо здесь, раздеваться… ?)
Извините, но это ужасно :(
Что тебя милая девушка переполняет, что ты о таком пишешь…