Мастер

***
«Он ведёт, опустошая умы, питая глубинную суть людей, ослабляя их амбиции и закаляя решительность. Он помогает людям освободиться от всего, что они знают, и от объектов желаний. Он приводит в замешательство тех, кто думает, что понимает… Действует, ничего не делая, и учит, ничего не говоря. Имеет, не обладая, работает без ожиданий. Вещи возникают, и он позволяет им приходить, вещи исчезают, и он отпускает их. Когда его работа сделана, он забывает о ней. Такой ход вещей длится вечно».

— Отличный мастер! Но мне больше интересен другой, в котором плещутся высокое и не очень, мудрость и стёб. И не просто другой, а чтоб буйствовал, чудил, плевался чаем и орал матом в нирвану!

— Правда? Так и скатишься до текстов в виде «Кролик против черепахи в мире коанов»? Находишь это дерзким, смешным и с глубиной раненого кита? Продолжай! Только абсурда добавь — побольше перца в чай!

— Да какая разница, чего я хочу?! Пальцы стучат по клаве, а кто это делает — понятия не имею! И никаких заслуг себе не присваиваю. Но и никого не виню и ни о чём не сожалею. Тексты такого плана не могут «бронзоветь». Они остаются живой тканью — с шероховатостями, рубцами и открытыми ранами. Неровные, рваные. А ещё не гадаю, что нужно читателю. Пишу лишь потому, что не могу не писать о том, как разучился бояться собственной тени. Понимаешь? Не хочу никому угодить. Все эти «нравится/не нравится», «гениально или чушь» уже не имеют значения. У этой ловушки вырваны зубы, и теперь можно босиком танцевать на её ржавых прутьях...

Но где-то в горах, за пределами этого текста, чашка с иероглифом «му» ждёт своего часа.
***

Уставший день привычно умирал, отчаянное Солнце стремилось разбиться об острые скалы, дневные птицы ещё не остыли в своём пении, а ночные уже начали разогреваться, и их встреча походила на свидание жизни со смертью.

Двое у стола. На нём чашка, вся в трещинах. Они странным образом складываются в иероглиф «му» — «ничто». Чашка пахнет чем-то сладким и липким, как след от забытого детства.

Эти двое говорят уже много часов. Мастер ловко шатает восприятие пылкого отрока в белой рясе, струна смыслов последнего всё больше звенит и вот-вот готова лопнуть от напруги.

— Мастер! Так в чём смысл жизни?
— В разговорах о смысле жизни, — ровный голос нарочито-показушно отмахивается мухобойкой от чего-то жужжащего.

Охотник на насекомых выглядит более чем достойно: роскошный халат в переливах тысяч цветов, на котором в свирепой схватке столкнулись тигр, дракон и енот. Благородная седина усов и бороды внушает уважение, и лишь застрявшие в ней крошки утренних чипсов, как артефакты мирской суеты, чуть портят картину. Спасает то, что из глаз горит чёрным плотная пустота.

— Ну а если будем молча пить чай? — назойливо выпытывает белорясовец ответ на вопрос о смысле жизни.

Мастер медленно подносит чашку к губам, закрывает глаза и делает глоток, будто пробуя на вкус само время.
— Смысл будет в том, чтобы пить чай.
— Ух! А пока спим?
— В том, чтобы спать и видеть сны. А если не снятся — в том, чтобы спать без них. А если бессонница — тогда просто будь ею.
— А когда настанет время умирать?
— Тогда смысл жизни будет в смерти…

— Значит, смысл в том, чтобы быть в текущем? — мелькает понимание, что ответ пришёл сам собой, изнутри.
— А разве ты можешь в этом не быть?
— Так мой ум постоянно в будущем или прошлом.
— Но тело-то всегда теперь и тут? Держись за него, оно не умеет врать и болтаться во времени, — мастер неуловимо быстро встаёт, и дракон на его халате, кажется, облегчённо выдыхает, вырываясь из плена ткани. Тело учителя взмывает в воздух, переворачивается на 180 градусов и оказывается стоящим вверх ногами на кончике большого пальца правой руки.
— Учитель, но я ж не тело! — лицо ученика мешает в себе полнейший восторг и готовый взорваться смех, ведь под халатом открываются шорты с карманами на клёпках.

Мастер также быстро возвращается на место. — Если ты не тело, то кто ты?
— Эм… Вечное Ничто? — пальцы искателя хотят почесать затылок, и они это делают, никого не спросив.
— А что такое ничто?
— Ну это… ничем не занятое пространство?
— Нет там пространства. Это то, что держит на себе всё. Как пустота меж нотами создаёт музыку, так из ничто выплывает мир.

— Вообще не понимаю, — ученик опускает голову и почему-то обижается.
— А хочешь понять?
— Да, Учитель, хочу!
— Пока ты хочешь, ты связан. Желания — источник страданий.
— Тоже мне новость. Да и как без них-то? Я вот пиццу давно хочу… — бурчание в животе кивает и охотно подтверждает сей факт.
— О да, страдания с сыром и грибами — самые вкусные, — гуру мечтательно сглатывает, и его лицо впервые за день отображает улыбку.

Ученик догадывается, что над ним почти издеваются, сосредотачивается и решает идти в атаку. Следующие фразы напоминают битву бумажных мечей, и это фехтование идёт в ускоряющемся темпе.

— Вот шутите же! И что мне об этом думать? Мой ум ищет смыслы в каждом вашем слове!
— И ты — ум — спотыкаешься о собственные мысли?
— Ну а как мне не спотыкаться?
— Перестать считать шаги.
— Как это?
— Не пытаться всё тотально контролировать. Идёшь — иди, присел — посиди, а если уж лёг, то лучше поспи…
— Ага, мы и так вечно спим! Весь мир — иллюзия!
— Тогда чай в этой чашке — самая правдивая ложь. Пей!
— Не хочу пить! Хочу тишины!
— А разве сейчас её нет?
— Да как же, Мастер! Птицы орут, ручей журчит, и в голове вечный бубнёж.
— Тишина — это не отсутствие звуков. Она не уходит даже в центре ревущей толпы. И мысли лишь из неё возникают, ты просто не видишь.
— А как увидеть?
— Перестать смотреть на облака. Ты же не цепляешься за форму облака?
— Нет, но они закрывают Солнце!
— Оно всегда там, даже когда скрыто от глаз.

— Мастер, мысли и вопросы не дают мне покоя… — вздыхает ученик, почти сдавшись.
— Покой — это когда чашку наполняешь, не спрашивая «зачем», — взгляд гуру с интересом ждёт реакции бедного парня. Странные фразы и вопросы уже причиняют тому боль.

— Да что это значит?! — он швыряет в учителя чайный лист, прилипший к рукаву.

Сенсей невозмутимо стряхивает его в чашку. Листик рад жаркой ванне.
— Это значит, что тебя не порабощают цели. А без них растворяется «потом», и всё просто происходит. Без страха и ожиданий.

— Я вообще ничего не понимаю! — ученик сжимает кулаки и едва не кричит.

Мастер в ответ закрывает глаза и замирает деревом, ветки которого всё же подрагивают на ветру. Мир продолжает звучать — птицы, ручей, шорох листьев. И вдруг ученик на мгновенье осознаёт тишину между звуками.

— Ничего не понимаешь? И ты это понял только сейчас? — мастер выглядит почти довольным.
— Угу…
— Наконец хоть что-то понял.

Ум ученика вдруг жарко вспыхивает, вновь хватает бразды и в отчаянии кидается в последний бой: — Да как понять всю эту чушь? Ваши слова, эти вопросы? Все эти коаны… Как увидеть своё лицо до того, как родился? Нафиг убивать Будду, когда его встречу? Что за «Лягушка в воду бултых!»? И что значит хлопок одной ладони? Это вообще о чём?!

— Ну, с последним предельно просто…

Сенсей встаёт, неспеша обходит стол и от всей — не своей, но общей на всех Души — отвешивает визави пощёчину. Удар получается хлёсткий, звонкий, и, что важно, хлопок случился одной ладонью.

— Мастер! Ты это чо… Вы это как…
— Что?! Вернул тебя к реальности? — голос учителя неожиданно становится не просто жёстким, а именно жестоким. Его взгляд в упор впивается в ученика, цепляет того мёртвой хваткой и прошибает насквозь.

Ученик надувает губы, щека горит красным, а земля под ягодицами оказывается прохладной. Он хочет плакать, потом кричать, но не может: мир неожиданно замирает и сжимается в точку. Ученик вдруг видит всё: бездонные глаза мастера, пыль на его сандалиях, старый стол, трещины на чашке, небо и заходящее Солнце. Единый кадр. И понимает, что всё это — и есть он. Но чуть странный — пыль сандалий мерцает радугой голограммы, а тень почему-то выглядит фиолетовой.

Он окончательно зависает, в его голове, ставшей зияющей чернотой космоса, сталкиваются галактики, они обнимают друг друга и кружатся в тихом танце.

Пустые глаза моргают учеником, и то, что давно скреблось с той стороны и не находило себе выхода, вдруг прорывает тонкую рисовую бумагу и молча говорит: «Привет!». Только что ищущий стал тем, кто наконец-то нашёлся!

Он падает на землю и начинает истерично смеяться.

Смех звенит, как разбитая чашка, и где-то вдали дразнящим криком отвечает стая довольных гиен, словно сама природа вторит: «Вот и правильно, вот и хорошо».

Учитель возвращается к столу, берёт чашку, смачно отхлёбывает.
— Даже «ничто» может напоить. Жаль, что остыл. — и выливает содержимое на землю.

Клякса расплывается струйками и превращается в иероглиф «Всё».

Мастер смотрит на ученика. — Хм, или с ума сойдёт, или все вопросы отвалятся. Впрочем, второго без первого не случится.

Он аккуратно снимает халат, вешает его на ветку красивейшего из деревьев — Бодхи. Мужчина стоит в шортах и помятой майке с надписью «Ничего не произошло».

Проводит пальцами по бороде. — А правда, что случилось-то? Пустая болтовня… Ещё эта глючная лока в «Ведьмаке» покоя не даёт — баг это или фича — не пойму, разрАбам надо пофиксить.

Где-то вдали звенит гром. Небо трещит по швам, и из пролома сыплются разноцветные пиксели. Ученик приходит в себя и поднимает голову:
— Мастер, это апокалипсис?
— Нет, — зевает тот, — просто рендер тишины лагает. Иди, чайник поставь...

P.S. И всё бы хорошо, если б не возмущения чайного листика: «Почему я опять на земле, ведь сохну! И зачем мне снова снятся людишки, это когда-нибудь закончится?».

P.P.S. Если решусь на сиквел, чайный лист создаст секту муравьёв-нигилистов. Их девизом будет: «Жуй сейчас, философствуй никогда!».