Они повзрослели на год
Самолёт пронизывал белую толщу облаков, как тонкий клинок — воздушный зефир. Внизу проплывали сияющие вершины каменного хребта, будто скелет самой земли проступал из её плоти. Где-то сверкали серебряные вены живого материка, словно ртутные нити. А за овальным окном воздух густел до состояния сна.
Анфиса сидела у окна. Её взгляд задерживался на каждом оттенке неба: иногда он был карамельно-голубым, где-то вспыхивал золотыми прожилками солнца, порой становился темнее, словно таинство за вуалью. Девушка любовалась переменчивостью.
Афоня сидел рядом, и вместо неба его взгляд упирался в её отражение — в глаза девушки, с которой каждый день знакомство начиналось заново.
Полёт тянулся сквозь десяток часовых поясов, но усталость не имела власти над интересом, с которым Фоня смотрел на отражение Фисы. Это внимание бодрило крепче кофеина — как резкое касание её нежной ладошки по его небритой щеке.
И вдруг отражение в окне, будто почувствовав его взгляд, подмигнуло.
— Я хочу пройтись, — сказала Анфиса и, не утруждаясь церемониями, перелезла через Афоню, ловко сунула ноги в его кроссовки и двинулась вперёд по узкому проходу.
Он провожал её взглядом, но тут блик в окне привлёк его внимание. Улыбка Анфисы осталась в отражении. Сама Анфиса будто тоже. Отражение посмотрело прямо в глаза Афоне, слегка прищурилось и тихо произнесло:
— Приветик.
Афоня пересмотрелся. Настоящая Анфиса шагала по проходу, её фигура не исчезла. Он был спокоен — двери самолёта надёжно закрыты, некуда ей было деваться.
Фоня подсел к окну и услышал, как она повторно поздоровалась. Он молча всматривался в отражение.
— Я Анжела. Здравствуй, — сказала она, натянув улыбку, в которой было что-то слишком уверенное. — И я знаю, что затеяла Анфиса.
Он хотел отмахнуться — мало ли что мерещится на такой высоте, когда пятнадцать часов растягиваются в пятнадцать месяцев, и любая фантазия становится убедительней самой реальности.
«Просто устал», — успокоил он себя. Но взглядом не отпускал отражение, и отражение не отпускало его.
— И что же она затеяла? — спросил он.
— Удивлён тот, кто удивляется последним. Подождём? — ответила Анжела и снова игриво прищурилась.
В этот миг Афоня почувствовал тревогу, но не от её слов, а от того, что самолёт утратил прежнюю плавность, и воздух задрожал, словно натянутая до предела струна. Загорелась красная лампочка «пристегнуть ремни».
Он вскочил, стараясь отыскать Анфису в проходе. Но её нигде не было — ни впереди, ни позади.
— Сэр, вам нужно сесть, — твёрдо сказала стюардесса, положив руку ему на плечо.
Ритм в груди умножился на два, дыхание стало коротким, взгляд — пустым. Он искал её, единственную, которая могла одним своим видом вернуть спокойствие.
— Всё будет хорошо, — тихо и почти ласково произнесла Анжела.
И тут же над головой, из громкоговорителя, раздалось:
— Всё будет хорошо, — прозвучало голосом Анфисы. — Всё будет хорошо, я просто угнала самолёт.
✨
Понравилась идея и с отражением и с концовкой, читается живо. Есть ощущение что истории тесновато в таком размере, и хотелось бы узнать больше о том что там вообще происходит 🤔
Что там вообще происходит:
Афоня и Анфиса приехали в город поздним вечером.
После заселения в небольшой отель с вывеской в форме корабля, они зашагали в сердце города. Пройдя лабиринт узких улочек, друзья вышли на главную улицу с архитектурой, будто со страниц скандинавской сказки. Огни витрин завораживали тёплым янтарным и изумрудным светом, деревянные фасады с резными фронтонами придавали домам аутентичность. И даже фонари, казалось, освещали улицу волшебным северным сиянием.
В животе Афони заурчало.
— Кит заговорил, — проворчал он.
Ресторанчики один за другим встречали их тёмными окнами, двери были закрыты. Людей вокруг не было. Город был пуст. Позднее время.
И вдруг — в конце улицы, среди пустоты — горела неоновая вывеска: OPEN.
Жизни этому месту придавала тихая мексиканская музыка.
Внутри пахло кукурузными лепёшками, острым соусом и кинзой. Бармен приветливо кивнул. Они заказали тако и холодное пиво с дольками лайма. Не заметив, что свою бутылку Афоня уже допил, он принялся за вторую. Анфиса, вглядываясь в зал, искала официанта, чтобы сделать повторный заказ.
И вдруг к ней подошла обезьяна в сомбреро, грациозно протянула бокал Маргариты и, указывая на другого посетителя, произнесла:
— Вон тот монах угощает вас.
До закрытия бара Анфиса успела подружиться ещё с несколькими Маргаритами.
Когда они вышли на улицу, воздух был прохладным, небо — звёздным, а город встретил резким светом прожектора. Беглецом Анфиса себя не чувствовала, поэтому с протянутыми руками, мягкими шагами и лёгким шлейфом алкоголя пошла прямо на свет, пока пальцы не наткнулись на холодный столб — то ли якорь улицы, то ли стрелка на часах в полночь.
Она подошла к столбу и обняла его. Улыбнулась.
Тонкий, гладкий шест в руках, яркий свет в глаза и тихая музыка на фоне напомнили телу забытый язык движений. Руки скользнули по поверхности, плечи откинулись назад и длинные вьющиеся волосы упали водопадом — улица на миг превратилась в зал с диско-шаром, цветными прожекторами и мягкой музыкой.
Но мелодия всё же смолкла — мексиканский мотив из бара растворился, оборвался на полуслове.
Вывеска «OPEN» погасла. И Анфиса, повиснув на столбе, вдруг уловила ясность: ровно в полночь её шест превратился в уличный фонарь.
И вдруг — резкий хлопок, а над головой прозвучало:
— СНЯТО!
А я думал на его панику придет стюардесса и скажет что рядом с ним никого и не было.
Тайлер Дёрден
— Тебе нужен второй пилот, — раздался чей-то голос.
— Хмм, пилоты спят в шкафу, это явно не они, — лениво подумала Анфиса и, вынырнув из глубины панорамного окна, вернула внимание к светящимся приборам панели.
Там, за окном, линии горизонта не существовало: внизу клубились облака, вверху дышала космическая пустота, где звёзды горели ярче, чем с земли.
На фоне звёздного неба мелькнул блик. Анфиса отвела взгляд от панели и увидела: в окне — её отражение, а рядом, в прозрачности стекла, сидела девушка.
— Ну наконец-то ты обратила на меня внимание, — промурлыкало отражение, — я Анжела.
— Смотри, как там красиво, — задумчиво сказала Анфиса, ничуть не удивляясь знакомству. — Второй пилот, говоришь? Ты же училась на пилота?
— Первое правило Пилотного клуба: никому не рассказывать о Пилотном клубе, — серьёзно ответила Анжела.
Анфиса откинулась на спинке кресла, взгляд утонул во мраке неба:
— Я тебе доверяю.
— Красиво… и так свободно, — сказал в отражении голос Анжелы, — лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу.
— Ага, удалив переписку — обретаешь свободу, — хихикнула Фиса.
— Что тебе оставило это знакомство: воспоминания, шрамы?
— Я не хочу умереть без единого шрама, — с ностальгической улыбкой ответила Фиса.
— Пора всё менять, бери штурвал в руки.
Анфиса вытянула руки вперёд, кончики пальцев скользнули по кнопкам на приборной панели. Она ощутила знакомую плотность рычагов тяги, подтянула их к себе — двигатели отозвались ровным гулом. Плавным движением штурвала вправо она задала крылу угол, и самолёт слегка качнулся. Курс изменился.
Анфиса улыбнулась:
— Ты встретила меня в очень странный период моей жизни.
Периферийным зрением Фиса заметила открытую дверцу шкафа — пилота там не было. Сердце замерло.Взгляд резко вернулся к отражению. Она увидела, как пилот прижал Анжелу к себе. Девушка застыла, глаза её изменились, и она лишь успела произнести:
— Слова теряют всякий смысл, когда ствол пистолета у тебя во рту
Сумма страховки утраивается если ты встретил Анжелу в ходе служебной поездки.
Вначале она испугалась. Все страхи сразу же дали о себе знать. Все её мечты, мебель что уже выбрала и каталог Икея с закладкой на пол журнала, на стеклянном кофейном столике дома. Все интерьеры для комнат держали её за прошлое и будто кричали ей «Нет, не надо, иначе ты нас не увидишь больше никогда!». Собрав всю волю и желая хоть что-то сделать по своему, а не так как навязывали ей с детства адекватные, строгие родители. Она собрала всю волю в запястье. Выставила угол и наслаждаясь этим вечным мгновением плавно, миллиметр за миллиметром под стук сердца скользнула спусковой крючок.
Тело сзади беззвучно упало как мешок картошки. С щеки начали стекать струйки испуганной крови. Сильно пахло порохом, а во рту начал появляться металлический привкус. Звука не было, но ушах стоял звон. В памяти заиграла песня, та самая, что слышала раньше… Where is my mind?
Анфиса за окном замолчала, не моргая посмотрела на неё. Довольная улыбнулась, плавно встала во весь рост и начала растворилась в лучах солнца. Солнца которого никогда почти нет, но тут на высоте 35 тысяч футов оно всегда. Напоминает рай… и в этих лучах с улыбкой, растворилась, растаяла, как осенняя листва, исполнив своё предначертание Анфиса.
Анжела, напевая «Your head will collapse if there's nothing in it,And you'll ask yourself...» уверено взялась за крепкий твёрдый штурвал мощного самолета, нетерпеливо ожидая бурной концовки, направила его вниз. Ниже ещё ниже, о да.
В иллюминаторах на мгновение показались знакомые стеклянные фасады небоскребов, где всю жизнь безуспешно пыталась устроиться работать Анджела. Но тут вспомнила, что что-то забыла сделать утром. Она опять забыла сегодня перевернуть утром календарь. Лист 11ого сентября.
Мне нравится легкое безумие твоего мира. Завтра скину тебе фотку Альфреда))))
Зачем ждать завтра?
Разве это название именно пасты? Мне казалось это название соуса.
Паста и соус это как инь и янь, как подушка и голова, Анфиса и маргарита, пляж и собака...
Они созданы друг для друга.
Просто помимо этого есть и картошка Альфредо и пицца Альфредо, когда дело касается еды — понимаешь тут нет места шуткам, тут все серьезно.
Никаких шуточек. Все очень серьезно 🤌
Альфредо сегодня с фетучини зависает.
Афоня возвращался домой через густой городской шум и гипнотические мерцания светофоров. Запахи, ещё утром разные и узнаваемые, к вечеру смешались в один — то ли выпечка, то ли кофе, то ли космическая пыль. Улица дышала тяжёлым воздухом.
Он шёл медленно, растягивая шаги, будто совсем никуда не спешил. Дом не ждал его. Вечер не имел планов. Анфиса не отвечала на сообщения.
Остановившись на перекрёстке, Афоня почувствовал, как его взгляд невольно задержали освещённые окна пиццерии. Аромат доносился сквозь стекло.
Он взял на вынос — коробка приятно тёплая, пахло сыром, курицей, шпинатом и едва уловимой горчинкой чеснока. Уже на выходе, в отражении стекла, сквозь свет неона и блики фар, Афоня увидел знакомый силуэт. Это был Альфред. Он улыбнулся в ответ.
— Пошли, — сказал Афоня, — у меня есть отличный ужин. Составишь компанию?
Альфреда уговаривать не нужно было: он любил приятельские вечера, хоть и не был разговорчив.
— Знаешь, Альфред, — продолжил Фоня, — пока у нас есть дружеская симпатия и общее дело, пусть даже такое простое, как разделить пиццу, мы друзья. Но что-то мне подсказывает, что для тебя дружба — это не «сила совместного действия», а скорее — «сила присутствия».
Альфред задумался — о чём-то своём.
С каждым шагом улица темнела, и пространство вокруг становилось всё шире.Они сели прямо на землю — мягкую и прохладную. Мир вокруг замолчал, осталась только свежесть воздуха и гирлянда огоньков уличных фонарей.
Пицца исчезала кусок за куском.
Альфред был хорошим другом, хоть и не разговорчивым. Афоня привык к этому: все их вечера были похожи на монолог, в котором всегда присутствовал внимательный слушатель.
Внезапно глаза Альфреда загорелись счастьем, и он, видимо, хотел что-то сказать, но вместо слов резко вскочил и босиком побежал по влажному песку.
Растворился во тьме.
Вернувшись к Афоне — радостным, запыхавшимся, мокрым от солёной воды и весь в песке — он, не говоря ни слова, облизнул Фоне нос.
По-дружески. In a good way.
и запрыгнул на ручки))