Убить сожаления.

Домофонная дверь по-родному заскрипела. Знакомый запах канализации, блеклый свет лампочки, исправно встречающий каждый вечер. Сквозь разбитое стекло в подъезде уютно дул зимний ветер. Поднявшись по лестничному пролёту, Зимин замер: на его двери стекали, ещё не успев засохнуть, алые капли. На ней был нарисован крест.

«Кто-то освятил дом.Или ему просто больно», — невесело подумал Зимин.

В прихожей в нос ударил горький запах сигарет. Сверху начали раздаваться женские крики и звуки бьющейся посуды. Молодожёны опять дрались за мир. За окном доносились звуки колоколов. Зимин толкнул дверь в комнату.

Беспорядок. Разбросанные книги, пепел на ковре, истлевшая сигарета в пепельнице и — неподвижное тело в кресле. Зимин медленно подошёл. На лежавшем рядом телефоне тускло светился экран с непрочитанными сообщениями. Лица не было видно.

Проверил пульс. Приподняв голову за подбородок, вскрикнул.

Упав на пол, начал давиться судорогами рвоты. Крики сверху только усиливались. Разбилась очередная тарелка. Зимин сорвался с места и выбежал за дверь.

Морозный воздух резал лёгкие. Зимин оказался около плаката. Упорно вглядывался в него, пытаясь прочесть надпись: «Ваше время на исходе, успейте купить новую машину!»

«Очень своевременно»,— трясущимися руками поджигая сигарету и жадно затягиваясь.

Сзади раздался хриплый голос:

«Ты же точно проверил пульс? ».

Зимин нервно обернулся. Он увидел прохожего с лицом мертвеца. Из горла вырвался лишь хрип.

Зимин развернулся и побежал.За ним бежал не мертвец — фраза: «Время на исходе».

Гори оно всё углем. А куда бежать?

Алая луна приветственно улыбнулась. Город дышал, казалось, что бьётся сердце. Снежинки с неба льют опять. Машины мчатся навстречу. Найти бы в этом стоге сена иголку безразличия.

Паутина забот, рутины, сомнений оплетала людей. Бежать становилось труднее. Он совсем запутался в этой паутине. Блекли краски, превращаясь в пятна.

В витринах отражались закрытые двери. Слова или поступки. Двери превратились в пустые глазницы. Маятник на часах застыл. Года или минуты? Свет от фонарных столбов постепенно гас. Тень за спиной постепенно росла. Он больше не оставлял следов. А оставлял ли?

Зимин оказался опять около слов: «Ваше время на исходе, успейте». Силы покидали тело, перед глазами расстилалась тьма.

Вокзал потерянных снов.

Он оказался на перроне. Два поезда готовились к отправке в разные стороны. Где-то вдалеке невысокая фигура махала ему рукой. Зимин помахал в ответ. Взгляд зацепил облезлого и потрёпанного чёрного кота. Зимин сел рядом с ним.

— Что с тобой случилось, дружище?

—Ты бы на себя посмотрел, — парировал кот.

—И вправду, — ответил Зимин, посмотрев на свои мертвенно-бледные руки.

—Мы с тобой вынуждены страдать от одной из двух болей. Боли принятия и боли сожалений. Разница в том, что принятие весит граммы, а сожаления — тонны.

Неподвижно посидев несколько минут, Зимин решительно встал, взял кота на руки и пошёл к двери одного из поездов.

—Поехали куда подальше отсюда, — сказал Зимин.

Вокзал начал распадаться на куски. Кто-то настойчиво хлестал его по лицу.

—Эй, с тобой всё в порядке?

На ресницах таял алый снег. Над домами рассыпался фейерверк. «Кто-то празднует», — отстранённо подумал Зимин.

Протянул руку.Ему помогли подняться. Побрёл домой.

Скрип домофонной двери перестал быть родным. Лампочка перегорела. Разбитое стекло начало резко бросаться в глаза. Креста на двери больше не было.

Убрав обед с ковра, Зимин упал в кресло. Зазвонил телефон.